Позывные — «02» - Кудрат Эргашев

Касымбетов остановился.

— Вот и пришли почти, — молвил он и потеребил свой ежик. — Закон у меня такой: половину гонорара вперед. Иначе — стоп!

Главарь поставил на землю чемодан, достал бумажник, порывшись в нем, вытащил две зеленые бумажки и с некоторой брезгливостью даже протянул их Касымбетову.

— Держи!

Двое остановились рядом, не выпуская ноши из рук. Момент был самый благоприятный. Тут же из-за угла ближнего здания, из переулка и сзади подошли шестеро в штатском и встали рядом с преступниками — по двое около каждого.

— Чего надо? — не сразу смекнул главарь.

Обернулся и вздрогнул, разглядев за калиткой, к которой подвел их проводник, силуэт милицейского «уазика». А у входа в здание, расположенное во дворе, стоял дежурный старшина. С любопытством поглядывал он на «гостей», которых «надежный человек» провел закоулками к задней калитке районного отдела милиции.

5

В ту же ночь задержанных допросили.

Перед Валиевым сидел хорошо сложенный молодой человек лет двадцати пяти. Его можно было бы назвать симпатичным, не будь известно, какими грязными делами занимается он вместе со своими сообщниками. Да и одет он был весьма аккуратно: сшитые по последней моде брюки, со вкусом подобранная рубашка, плотно облегающая ладную фигуру, новые туфли на высоком каблуке, гладко выбрит, попахивает отличным одеколоном. Держался он строго, с известным достоинством, как интеллигентный человек, которого приняли за преступника всего лишь по недоразумению, но, конечно же, в самом скором времени оно разрешится и его отпустят с непременными извинениями.

Однако Валиев знал, что все это — лишь внешнее прикрытие. Да, времена изменились, и преступники стали выглядеть иначе. Всеми средствами, включая культурную речь, даже стремление блеснуть эрудицией, пытаются они произвести впечатление людей вполне порядочных.

Ни тени обиды не было заметно на лице задержанного. Наоборот: даже некоторая снисходительность. Ну, предположим, рассуждает он про себя, его изобличили в попытке сбыть какие-то вещи. Но кто и как докажет, что они — краденые? Задержан он во Фрунзе, где ни у кого не похищали именно эту канадскую дубленку или именно вот этот магнитофон фирмы «Сони». Следовательно, утверждение «вещи — мои» неопровержимо.

— Я еще и еще раз повторяю вам, товарищ подполковник, — говорил Дрепин (так назывался задержанный по документам), — вы ошиблись, задержав нас. Все, что мы хотели продать, приобретено мною и моими товарищами в течение нескольких лет. Где приобретено? Не в универмаге, конечно, кое-что — по случаю, в комиссионках, кое-что — на барахолке. Приходилось изворачиваться, один бог знает как. В долги влезли, а тут еще потратились на Иссык-Куле. Было дело: погуляли как надо и в Чалпанате, и здесь, во Фрунзе. Теперь надо с кредиторами рассчитываться, а в карманах — ветер. Доброе имя нам терять не хочется, вот и решили продать все оптом да подороже.

— Так-так, — Валиев покачивал крупной головой в такт словам Дрепина. Он как всегда стремился прежде всего изучить преступника, его образ мышления, его тактику и ни в коем случае не открывать до поры ему то, что уже известно о нем и позволяет прокурору выдать санкцию на арест.

А Дрепин, не теряя сдержанности, вскинул на Валиева несколько обиженный взгляд.

— Не верите? Ваше дело. Но, надеюсь, нарушить социалистическую законность не решитесь? Значит, выпустите меня ровно на третий день. Криминала в наших поступках нет.

— Я полагаю, все обстоит несколько иначе, — спокойно возразил Валиев. — Вот потому и хотелось бы, чтоб вы и ваши сообщники во всем чистосердечно сознались.

— Какие еще сообщники? — выдержка впервые изменила Дрепину. — Прошу вас учесть: мы не совершали никаких преступлений. Прежде чем обвинять, надо представить доказательства. Где они у вас?

— Законы знаете неплохо, — заметил, прищурившись, Валиев. — Не на юридическом случайно обучались?

— Я уже говорил: моя профессия — строитель. Мы, грубо говоря, калымщики. Переезжаем с места на место, нанимаемся строить дома, дачи тем, у кого деньги есть, а рук нету. А законы изучаю, благодаря телевизору. Про «Знатоков» очень люблю смотреть.

— Ну что ж, — спокойно заключил Валиев, — идите, отдыхайте, думайте.

— Не о чем мне думать.

— Сомневаюсь.

— Так я, выходит, свободен?

— До утра.

— Запишете адрес дома, где мы остановились?

— Адрес ваш мне известен — изолятор временного содержания.

— Ах, значит, так! Дайте мне тогда бумагу и ручку. Я напишу сегодня же жалобу. Лично прокурору республики.

— Пожалуйста, — Валиев подал Дрепину шариковую ручку. — Но стоит ли трудиться? — спросил он и тут же без всякого перехода задал еще вопрос, глядя в упор на задержанного: — Где ваша девушка?

Вот теперь, наконец, в глазах Дрепина мелькнула растерянность и испуг.

— Какая девушка? — переспросил он.

— Ну, назовем ее — последняя по времени. Так где же она, я спрашиваю?

Дрепин, однако, сумел вернуть себе прежний самоуверенный тон.

— Вы меня извините, товарищ подполковник, но у вас слишком богатая фантазия. Понимаю вас, понимаю: фактов, доказательств нет, а нераскрытые преступления на вас висят. Конечно же, легче навязать дело невиновному, чем найти настоящих преступников…

— О нас не заботьтесь! — резко прервал Валиев. — Мы со своими проблемами и без вашей помощи справимся. Идите и постарайтесь вспомнить, где находится сейчас ваша сообщница? Именно так!

Когда дверь за Дрепиным закрылась, Валиев пригласил товарищей, которые, допрашивали двух других задержанных. Результаты оказались примерно те же, что и у Валиева. Ясно одно: вся троица отпирается, поскольку уверена: доказательств у милиции — никаких.

И впрямь известно было далеко не все. Не подлежало сомнению, что именно группа Дрепина (Валиев был уже убежден, что он здесь — главарь) обокрала квартиры в Джамбуле. Можно предположить, что и разбойное нападение в Ташкенте — дело их рук. Итак, если даже будут доказаны квартирные кражи, угоны автомашин, то даже в этом случае налет на сберкассу преступники станут всячески отрицать. Помимо всего, они достаточно грамотны (вон как витийствовал на допросе Дрепин!), чтобы знать о куда более суровой ответственности за вооруженное нападение. Кара там — не менее десяти лет лишения свободы, а то и исключительная мера — расстрел. Свою причастность к разбою преступники будут отрицать до последнего. Значит, остается девушка. Надо опять, едва ли не в буквальном соответствии со старым полусерьезным следственным правилом, искать женщину. Помимо прочего, ей неизвестно, что троица ее партнеров уже арестована. Она не могла сговориться с ними о том, как вести себя на следствии. Затем можно провести с ней очные ставки, и тогда неизбежно кто-то запутается в ложных показаниях и выдаст себя и других.

Едва ли не каждые два-три часа поступали телетайпные запросы из Ташкента. Валиев докладывал о ходе поиска, но в голосе ташкентского начальства по телефону явно звучало и недовольство, и огорчение:

— Москва интересуется, скоро ли найдем преступников…

Валиев пока не мог сказать в ответ ничего утешительного.

6

Татьяна места себе не находила в просторном гостиничном номере.

Прошло уже шесть часов, как ребята ушли. Обещали обернуться быстро. От силы — за один час.

Она не знала, что уж и думать. Пришло в голову и такое: может, решили по пути еще одну квартиру «кинуть» и попались?

Ох, устала она от этой проклятой жизни — от постоянных торопливых переездов, похожих на бегство, от неизбывного страха, что вот-вот придут и возьмут с поличным. Страх не давал спать порою всю ночь, доводил в конце концов до полного равнодушия — к себе, к своей судьбе. А «сладкая жизнь», о которой так мечталось совсем недавно, обернулась мрачными попойками, угарными ресторанными вечерами с пустопорожней нетрезвой болтовней, а к тому же — гнетущий постоянный плен: не то что заговорить — взглянуть ни на кого другого не смей… А ведь всего лишь год назад, когда все началось, Дрепин мог быть и внимательным, и нежным. И она любила его. А вот он… Тут у Татьяны теперь возникало, к сожалению, немало поводов для сомнений. Как же это любящий человек едва ли не сразу же мог превратиться в вечно раздраженного, угрюмого эгоиста? Только в ресторане, после первых выпитых рюмок, становится ненадолго похож на того, прежнего. Каяться начинает, прощения просит: за то, что фаты, мол, у тебя не было и платья белого, а теперь — даже угла постоянного нет. И обещает, обещает… Будет все, потерпи только. Но к чему ей сейчас наряд невесты или серьги с бриллиантами? Счастье — это покой, это достойный человек рядом, которого ты любишь, а соседи и знакомые уважают. Это маленький сын, теплый, беспечно посапывающий во сне бутуз…